Schmerz durchbohrt den Körper, beschaulich, schön, so kalt, doch gut. Die Schreie sind so leis', am Ende bleibt nur Wut, nur Wut. Da rinnt Blut, Blut tropft leis', üppig, doch sacht. Ich hab' den Mut, ich hab' die Macht. Vernarbt ist auch mein Herz, dort sitzt der große Schmerz, so unscheinbar versteckt und von niemandem entdeckt. Er tut es immer wieder, tiefer, Stück für Stück, ja geht auf beiden Knien nieder, kein Weg führt ihn von hier zurück. Er lebt am steilen Grund und malt den Toten selige Fratzen auf den Mund.
Боль пронизывает тело задумчиво, прекрасно, так холодно, но приятно. Крики такие тихие, в итоге останется лишь ярость, лишь ярость. Течет кровь, кровь тихо капает, обильно, но медленно. У меня есть мужество, у меня есть сила. Мое сердце тоже изранено, в нем сидит сильная боль, она спрятана так, что не видно, и никто ее не найдет. Он снова и снова делает это, глубже, все глубже, он встает на колени, ему не вернуться отсюда. Он живет на самом дне и рисует мертвецам блаженные лица.
Es ist soweit. Der Knecht stimmt just ein irres Liedchen an und lockt die Meute aus der Stille. Der finstere Gesell stapft zuvor noch kleine Schritte in die Scheune vor zur Mitte und jagt der Magd von hinten seine Gabel ins Gerippe. Er zieht sie raus, kein Schrei, kein Ton, und führt die satte Gabel dann, dem rot bedeckten Schlund entlang, hinein in Herz und Darm. Schnee und Blut, das macht sich gut. Die Magd, sie war, doch ist nicht mehr und Anatol, der Knecht, er zieht die Dirne, gar nicht schwer, zu ihrem eignen Totenmal; es war noch finster, ruhig und fahl.
Время пришло. Слуга начинает петь безумную песенку и выманивает людей из тишины. Темный подмастерье маленькими шагами идет в амбар и вонзает свои вилы в спину служанке. Он вынимает их — ни крика, ни звука — и втыкает сытые вилы в глотку, пронзая сердце и кишки. Снег и кровь, это хорошо. Служанка была, но ее больше нет, и Анатоль, слуга, тащит девушку, вовсе не тяжелую, к ее собственной могиле. Было еще темно, спокойно и бесцветно.
Der Gesell, er schleicht und schleicht voran, und tänzelt nun den Hof entlang, vorbei an Holz und Dreck, hinüber in den Schober, welch hinterlistiges Versteck. Den feisten Bauern, den das irre Lied geweckt, ihn hat er seine Gabel wütend in den Wanst gesteckt. In Winters Prunk, zu ruhiger Zeit, zeigt sich nun die Macht der Grausamkeit. Der feiste Bauer kriecht mit letzter Kraft hinaus und süßt den Schnee mit Blut und Graus. Er schaut dem finsteren Gesell noch einmal ins Gesicht und schreckt kurz auf, ja schreit: „Du? Warum du? Du bist mein Gericht?“.
Подмастерье, приплясывая, крадется по двору мимо дерева и грязи и пробирается в сарай, какое хитрое укрытие. Он злобно воткнул свои вилы в брюхо толстому крестьянину, которого разбудила безумная песня. В зимнем великолепии, в спокойное время проявляется сила насилия. Толстый крестьянин из последних сил выползает на улицу и подслащивает снег кровью и ужасом. Он еще раз смотрит в лицо Темному подмастерью, вздрагивает от испуга и кричит: "Ты? Почему ты? Ты — мой судья?"
Auch dem Bauern hat der Knecht, fast schon in den Tod vernarrt, sein eignes Grab gescharrt. Die Magd und nun der feiste Bauer: Nur zwei Kreuze sind von Dauer. Anatol, er fühlt sich wohl und stellt das goldne Grammophon aufs erste Grab, als wär es Schuberts eign'ner Thron. Mit einem Tuch aus Hofes Stall, putzt der Clown den Trichter völlig kahl. In düstrer Nacht, wo viel geschieht, hört man jetzt ein Schubertlied.
Слуга, почти влюбленный в смерть, вырыл отдельную могилу и крестьянину тоже. Служанка, а теперь и толстый крестьянин: увековечены лишь два креста. Анатоль доволен и ставит золотой граммофон на первую могилу, будто это личный трон Шуберта. Тряпкой из сарая клоун начисто вытирает рупор. В темной ночи, где многое произошло, теперь звучит песня Шуберта.
Der finstere Gesell, er wird nun richtig zügellos und beschließt, das Leben auf den Höfen, seiner steten Unbeirrtheit wegen, für alle Zeiten brach zu legen. Er hetzt hinauf zum Hof, huscht die Treppen rauf ins Schlafgemach und sticht in Greis, in Weib und Kind, und zu Schubertlied und Wind. Im harschen Sturm des frühen Morgens zerrt er dann vier Leichen fort aus ihren Betten, vor die Türe ihres Hofes, bemalt die Lippen, füllt die Gräber, deckt sie zu mit Holz und Stein und steckt in jedes ihrer Gräber ein schweres Holzkreuz rein. Hier am Hof ist keine Sünde mehr.
Темный подмастерье становится по-настоящему безудержным и со своей вечной непоколебимостью решает навсегда уничтожить жизнь во дворе. Он бежит к дому, пробирается по лестнице в спальню и под песню Шуберта и завывания ветра закалывает старика, женщину и ребенка. В суровую бурю раннего утра он выволакивает четыре трупа из постелей за дверь дома, заполняет могилы, покрывает их деревом и камнем и устанавливает на каждую тяжелый деревянный крест. В этом дворе больше нет греха.
[DER FINSTERE GESELL:]
[Темный подмастерье:]
Da geht ein Riss durch Winters Pracht
В зимнем великолепии появляется трещина
und reißt die Stimmen fort.
И отделяет голоса.
Es geht ein Riss durch diese Nacht
Трещина проходит сквозь эту ночь
und wetzt das Blut zum Mord.
И затачивает кровь для убийства.
[WALDFRAU:]
[Лесная дева:]
Nur ein karger Schrei und das Leben fliegt vorbei.
Один жалкий крик — и жизнь улетает,
Es zappelt wild an Wogen und frei.
Она бешено барахтается в волнах и освобождается.
[DER FINSTERE GESELL:]
[Темный подмастерье:]
Zügellos bin ich frei in deiner Pracht.
Безудержный, я свободен в зимнем великолепии.
Nun wird ein Riss zu Abgrunds Spalt
Теперь трещина превратится в пропасть
und bündelt Weh und Schmerz.
И свяжет горе и боль.
Es geht ein Riss durch diesen Wald
Трещина проходит сквозь этот лес
und flutet klagend Herz.
И заполняет жалобное сердце.
[WALDFRAU:]
[Лесная дева:]
Nur ein letzter Tanz und das Leben schwelgt im Glanz.
Один последний танец — и жизнь купается в сиянии.
Hoheitsvoll spür‘ ich Angst.
Преисполненная величия, я чувствую страх.
[DER FINSTERE GESELL:]
[Темный подмастерье:]
Tief dringt mein Speer in ein blutgetränktes Meer,
Мое копье глубоко пронзает кровавое море.
Die Magd kasteit sich wund und leer.
Тело служанки изранено и выпотрошено.
Zügellos bin ich frei in Winters Pracht.
Безудержный, я свободен в зимнем великолепии.
Süß das Blut strömt aus in Wogen.
Сладкая кровь льется волнами,
Stück für Stück dem Tod gesogen.
Смерть постепенно всасывает ее.
Borstig Tann, so trüb und klamm,
Суровый бор, такой мрачный и застывший,
mich fängt dein Kleid, du zündest meinen Drang.
Меня захватывает твое одеяние, ты воспламеняешь мою жажду.
Tief dringt mein Speer, als hört ich Schwall und Beben,
Глубоко вонзится мое копье, когда я услышу поток и трепет,
in dies verdorbene Meer! Kein Zaudern wird es geben.
В это испорченное море! Я не буду медлить.
Die Magd! Der Bauer! Der Greis! Der Knecht!
Служанка! Крестьянин! Старик! Слуга!
Mein Weg ist selbstgerecht.
Мой путь непогрешим.
Ich lebe meinen Zorn.
Я живу своим гневом.
Ich hab‘ den Mut und spür‘ die Macht,
У меня есть мужество, и я чувствую силу,
kein Tod geht mir verloren.
Ни одна смерть не пройдет мимо меня.
[WALDFRAU:]
[Лесная дева:]
Nur ein karger Schrei und das Leben fliegt vorbei.
Один жалкий крик — и жизнь улетает,
Es zappelt wild an Wogen und frei.
Она бешено барахтается в волнах и освобождается.
[DER FINSTERE GESELL/WALDFRAU:]
[Темный подмастерье/Лесная дева:]
Zügellos bin ich frei in deiner Pracht.
Безудержный, я свободен в зимнем великолепии.
Zügellos . . .
Безудержный,
Zügellos . . .
Безудержный...
Zügellos jag‘ ich die Sünden aus dem Tann.
Безудержный, я очищаю бор от грехов.
Zügellos zieht mich der Wald in seinen Bann.
Безудержно лес затягивает меня в свои сети.
Ich hab‘ den Mut. Ich hab‘ die Macht.
У меня есть мужество. У меня есть сила.
Ich hab‘ die Wucht in mir entfacht.
Я пробудил в себе мощь.
Х
