I was born into this terror, unsuspecting as I was
Я была рождена в этом ужасе, ничего не подозревая, потому что я была
A life ward child, not aware of all the misery.
Желающим жить ребёнком, не знающим всех этих страданий.
No idea of the blame this world already had to shoulder,
Не представляю той вины, которую этот мир должен был на себя взять,
As an untold crime came down and sealed my fate.
Когда произошло неописуемое преступление и предопределило мою судьбу.
No premonition of the doom impending,
Не было ни предчувствия приближающейся погибели,
Not knowing of my strife for life to come.
Ни осознания того, что скоро начнётся моя борьба за жизнь.
Soon gone were the years of my levity —
Беззаботные годы прошли быстро –
Eleven summers before darkness fell.
Одиннадцать лет перед тем, как опустилась тьма.
Keep this paper crane, one of a thousand.
Сохрани этого бумажного журавля, одного из тысячи.
There never was a guilt to burden myself.
Я не была ни в чём виновата, чтобы возложить на себя это бремя.
My hopeless cry, it went unheard.
Мой полный безнадёжности крик остался неуслышанным.
And unlike me, you knew there were no gods to save me.
И в отличие от меня, вы знали, что не было богов, способных меня спасти.
You knew there were no gods to save me!
Вы знали, что не было богов, способных меня спасти!
Still no idea of the blame this world would have to shoulder,
По-прежнему не представляю той вины, которую этот мир должен был на себя взять,
As for one last time I bid the cranes farewell.
Когда я в последний раз простилась с этими журавлями.
Passing by like timid ghosts,
Улетающие, словно пугливые призраки,
Summoners of a placid world,
Призывающие мир к безмятежности,
Never reaching me.
Вечно ускользающие от меня.
Masters of a peaceful life,
Учителя мирной жизни,
Moving on to stainless shores,
Летящие вдоль чистых берегов,
Never teaching me.
Никогда не обучавшие меня.
"Now I lay my aching hands to rest,
"Теперь я опускаю свои руки, чтобы дать им покой,
As I bid my crane farewell.
Когда я прощаюсь со своими журавлями.
And I wish for an echo of my forlorn life to be your melody!"
И я хочу, чтобы отголосок моей несчастной жизни стал вашей мелодией!"
Keep this paper crane, one of a thousand.
Сохрани этого бумажного журавля, одного из тысячи.
There never was a guilt to burden myself.
Я не была ни в чём виновата, чтобы возложить на себя это бремя.
My hopeless cry, it went unheard.
Мой полный безнадёжности крик остался неуслышанным.
And unlike me, you knew there were no gods to save me.
И в отличие от меня, вы знали, что не было богов, способных меня спасти.
All hope in vain, you just murdered them,
Все надежды напрасны, вы просто их убили,
Banished the crane, all hope in vain.
Прогнав журавля, сделав все надежды напрасными.
Banished the crane from the meadows of this life...
Прогнав журавля с просторов этой жизни...
* Данная песня повествует о японской девочке Садако Сасаки, которая в возрасте двух лет находилась в Хиросиме в момент, когда на неё сбросили атомную бомбу. В возрасте 12 лет у неё впервые проявились симптомы лучевой болезни, и ей диагностировали лейкемию (рак крови). Когда она лежала в больнице, ей рассказали старую японскую легенду: журавль, который в Японии считается счастливой птицей, живет тысячу лет; если больной человек сделает из бумаги тысячу журавликов, он поправится. Садако поверила в легенду и принялась делать 1000 бумажных журавликов, несмотря на невыносимую боль. Однако это её не спасло.
Х
