Spawned wanton like blight on an auspicious night
Порождённая распутница, словно отрава тихих ночей,
Her eyes betrayed spells of the moon's eerie light
Её глаза выдавали в ней зловещие чары лунного света.
A disquieting gaze forever ghosting far seas
Тревожный взгляд вечно призрачно блуждает за горизонтом морей...
Bled white and dead, Her true mother was fed
Обескровленная и безжизненная, Её настоящая мать была изглодана
To the ravenous wolves that the elements led
Хищными волками до такой степени, что лишь её куски принесли
From crag-jagged mountains that seemingly grew in unease
От зазубренных скал, что, казалось, выросли в предчувствии беды.
Through the maw of the woods, a black carriage was drawn
Сквозь лесные дебри мчался чёрный экипаж,
Flanked by barbed lightning that hissed of the storm
Окружённый колючей молнией, что свистела в грозу,
(Gilded in crests of Carpathian breed)
(Позолоченный герб карпатского рода)...
Bringing slaves to the sodomite for the new-born
Везущий рабов для мужеложцев в честь новорождённой.
On that eve when the Countess' own came deformed
В тот вечер, когда Графиня изуродовала сама себя,
A tragedy crept to the name Bathory
Трагедия подкралась к фамилии Батори*.
Elizabeth christened, no paler a rose
Крещённая Элизабетой, не бледнее розы,
Grew so dark as this sylph
Выросшая мрачной, словно сильфида,
None more cold in repose
Не было никого холоднее её.
Yet Her beauty spun webs
Но, несмотря на это, Её красота пряла такие сети,
Round hearts a glance would betroth
Что сердца, которые попадали в них, с первого взгляда желали обручиться с Ней.
She feared the light
Она боялась света,
So when She fell like a sinner to vice
И когда она примкнула к грешникам,
Under austere, puritanical rule
Следуя суровым пуританским законам,
She sacrificed...
Она принесла жертву...
Mandragora like virgins to rats in the wall
Мандрагоре пришлись по вкусу девственницы, замурованные с крысами в стене,
But after whipangels licked prisoners, thralled
Но когда ангелы вылизывали иссечённых узников, порабощённых –
Never were Her dreams so maniacally cruel
С тех пор Её мечты стали неистовыми в своей жестокости
(And possessed of such delights)
(И ей овладевало необыкновенное блаженство).
For ravens winged Her nightly flights of erotica
Вороны окрыляли её еженощные эротические полёты,
Half spurned from the pulpit
Почти отвергнутая проповедниками,
Torments to occur
Иногда она доставляла страдания,
Half learnt from the cabal of demons in Her
Почти постигнув демонические учения,
Her walk went to voodoo
Она отправилась к шаману,
To see Her own shadow adored
Чтобы увидеть свою собственную обожаемую тень,
At mass without flaw
Совершенную, безукоризненную...
Though inwards She abhored
И хотя внутри Она питала отвращение,
Not Her coven of suitors
Не к шабашу своих покровителей,
But the stare of their Lord
А к пристальному взгляду своего Повелителя.
"I must avert mine eyes to hymns
«Я должна отвернуться от церкви,
For His gaze brings dogmas to my skin
Ради Его взора, что вводит догматы прямо под мою кожу.
He knows that I dreamt of carnal rites
Он знает, как я мечтала о чувственных обрядах
With Him undead for three long nights"
Вместе с Ним, ожившим, в течение трёх долгих ночей...»
Elizabeth listened
Элизабет слушала,
No sermons intoned
Произнося нараспев вовсе не проповеди,
Dragged such guilt to Her door
Волоча за собой такой грех,
Tombed Her soul with such stone
Возведя на могиле своей души надгробие.
For She swore the Priest sighed
Она клялась сокрушавшемуся священнику,
When She knelt down to atone...
Когда, опустившись на колени, искупала свои грехи.
She feared the light
Она боялась света,
So when She fell like a sinner to vice
И когда она примкнула к грешникам,
Under austere, puritanical rule
Следуя суровым пуританским законам,
She sacrificed
Она принесла жертву...
Her decorum as chaste
Её поведение было столь благопристойно
To this wolf of the cloth
Для волка в духовном сане,
Pouncing to haunt
Что поджидал Её
Her confessional box
В исповедальне.
Forgiveness would come
И всепрощение пришло,
When Her sins were washed off
Когда её грехи были смыты
By rebaptism in white....
Вторым белым крещением...
The looking glass cast Belladonna wreaths
Зеркало бросало венки из Белладонны
'Pon the grave of Her innocence
На могилу Её невинности.
Her hidden face spat murder
Её спрятанное лицо источало кровожадность.
From a whisper to a scream
От шёпота до пронзительного крика
All sleep seemed cursed
Весь сон казался проклятой
In Faustian verse
Поэзией Фауста,
But there in orgiastic Hell
Но в этом диком разнузданном Аду
No horrors were worse
Не было ужасов страшнее,
Than the mirrored revelation
Чем тех, что отражали зеркала –
The She kissed the Devil's phallus
Когда Она поцеловала фаллос Дьявола
By Her own decree...
По своему собственному желанию...
So with windows flung wide to the menstrual sky
И вот, широко распахнув окна в небеса,
Solstice Eve She fled the castle in secret
В канун солнцестояния она тайно сбежала из замка –
A daughter of the storm, astride Her favourite nightmare
Дочь бури, верхом на своём излюбленном ночном кошмаре,
On winds without prayer
Верхом на ветрах, без молитв.
Stigmata still wept between Her legs
Клейма бесчестия всё ещё рыдали между Её ног.
A cold bloodiness which impressed new hatreds
Безжалостная кровожадность, что породила новую ненависть.
She sought the Sorceress
Она искала Чародейку
Through the snow and dank woods to the sodomite's lair
Сквозь снег и сырые дебри лесов, в логове мужеложца.
Nine twisted fates threw hewn bone die
Девять изувеченных судеб, обглоданные до костей, брошены умирать
For the throat of Elizabeth
В горле Элизабет.
Damnation won and urged the moon
Проклятие победило и вынудило луну
In soliloquy to gleam
Мерцать наедине с самой собой.
Twixt the trees in shafts
Среди поваленных деревьев
To ghost a path
Вьётся призрачная тропа,
Past the howl of buggered nymphs
Мимо стонов измученных нимф
In the sodomite's grasp
В объятиях извращенцев,
To the forest's vulva
В вульве лесов,
Where the witch scholared Her
Где ведьма обучила Её
In even darker themes
Ещё более страшным вещам.
"Amongst philtres and melissas
«Среди приворотных зелий и мелиссы,
Midst the grease of strangled men
Среди жира задушенных мужчин
And eldritch truths, elder ill-omen
И сверхъестественных истин, древних дурных предзнаменований
Elizabeth came to life again"
Элизабет воскресла вновь».
And under lacerations of dawn She returned
Она вернулась под растерзанным рассветом,
Like a flame unto a deathshead
Словно огонь в черепе,
With a promise to burn
Обещавший вечно гореть.
Secrets brooded as She rode
Как только Она верхом промчалась,
Through mist and marsh to where they showed
Сквозь туман и болота, множество тайн вновь показалось
Her castle walls wherein the restless
У стен её замка, где беспокойные
Counted carrion crows
Падальщики вели свой отсчёт.
She awoke from a fable to mourning
Её пробудила печальная легенда,
Church bells wringing Her madly from sleep
Церковные колокола мучили Её, не давая заснуть,
Tolled by a priest, self castrated and hung
В которые звонил священник, кастрировавший сам себя и повесившийся.
Like a crimson bat 'neath the belfry
Словно багровая летучая мышь под колокольней,
The biblical prattled their mantras
Лепетали свои библейские заклинания
Hexes six-tripled their fees
Шесть ведьм с утроенной силой,
But Elizabeth laughed, thirteen Autumns had passed
Но Элизабет лишь смеялась в ответ, минуло тринадцать осенних времён,
And She was a widow from god and His wrath, finally...
И Она была вдовой от Бога и Его гнева, в конечном счёте...
* — Батори — в этой песне идёт речь о Элизабете Батори (1560-1614), венгерской графине, известной массовыми убийствами молодых девушек.
Х
